Для установки нажмите кнопочку Установить расширение. И это всё.

Исходный код расширения WIKI 2 регулярно проверяется специалистами Mozilla Foundation, Google и Apple. Вы также можете это сделать в любой момент.

4,5
Келли Слэйтон
Мои поздравления с отличным проектом... что за великолепная идея!
Александр Григорьевский
Я использую WIKI 2 каждый день
и почти забыл как выглядит оригинальная Википедия.
Статистика
На русском, статей
Улучшено за 24 ч.
Добавлено за 24 ч.
Альтернативы
Недавние
Show all languages
Что мы делаем. Каждая страница проходит через несколько сотен совершенствующих техник. Совершенно та же Википедия. Только лучше.
.
Лео
Ньютон
Яркие
Мягкие

Веймарская Высшая школа музыки

Из Википедии — свободной энциклопедии

Здание Веймарской Высшей школы музыки с памятником герцогу Карлу Августу

Веймарская Высшая школа музыки имени Листа (нем. Hochschule für Musik Franz Liszt Weimar) — высшее музыкальное учебное заведение Германии, расположенное в Веймаре.

Считается, что корни Веймарской школы музыки восходят к 1835 году, когда работавший в Веймаре Франц Лист впервые заявил о необходимости создания здесь музыкального учебного заведения. Однако как таковое это заведение было создано только в 1872 году Карлом Мюллерхартунгом как Веймарская оркестровая школа (нем. Weimarer Orchester-Schule) — первая музыкальная школа Германии, ориентированная не на сольное, а на оркестровое музицирование. Первоначальными специализациями школы были оркестровые инструменты, клавир и дирижирование, позднее добавились вокал, в том числе оперный, композиция и, в определённый период, театральные специальности. В 1930 году школа получила название Высшей, в 1956 году — нынешнее наименование.

Энциклопедичный YouTube

  • 1/1
    Просмотров:
    5 019
  • Хиллел Халкин о Жаботинском, ч. 1 / Hillel Halkin on Jabotinsky, pt. 1

Субтитры

Два дня назад я приехал в Москву со своей женой. До этого мы провели около двух дней в Одессе, в городе, где Жаботинский родился, рос, ходил в школу и жил до тех пор, пока ему не исполнилось 17 лет. Одесса в последние годы была очень красиво отреставрирована, и тем из вас, кто там никогда не был, я очень рекомендую туда съездить. Мы с женой жили в гостинице под названием «Лондонская», которая является самой старой гостиницей в Одессе и, наверное, самой шикарной. Живущая в Одессе лектор, исследователь Анна Мисюк, очень много знающая о Жаботинском, водила нас по городу. Как-то я спросил ее, имеет ли Жаботинский отношение к гостинице «Лондонская». Представьте себе – красивейшая гостиница, с люстрами, витражами, широкие лестницы с коврами. Поднимаясь или спускаясь по лестницам, чувствуешь себя как в царском дворце. И Анна Мисюк сказала, что есть между ними некоторая связь. В 1901-1902 гг. в гостинице «Лондонская» работала телефонисткой женщина по имени Ольга Лебединцева. Как-то раз в гостиницу зашел русский писатель Леонид Андреев. Ольга Лебединцева рассказала ему, что у нее есть брат, интересующийся наукой и химией. Андреев также интересовался этими предметами, поэтому он попросил Ольгу познакомить их. Андреев и Лебединцев стали близкими друзьями. Несколькими годами позже Лебединцев принял участие в организации теракта против властей, его поймали и казнили. Андреев написал рассказ о принявших в этом деле заговорщиках – «Рассказ о семи повешенных», который в то время стал русским бестселлером. Какое отношение это имеет к Жаботинскому? Дело в том, что Лебединцев и Жаботинский были лучшими друзьями в годы учебы в гимназии. И это очень необычно. В восточной Европе не могло бы произойти такого, что у местного сионистского лидера был бы в гимназии нееврейский друг, который будет казнен за попытку теракта. Восточноевропейский сионизм был создан евреями, родившимися и выросшими в местечке, в штетле. В штетле евреи и христиане не ходили вместе в школу, между ними было гораздо меньше братства и дружбы. Мой отец родился в штетле в Белоруссии в начале двадцатого века. Когда ему было 12 лет, вся семья перебралась в Америку. В этом возрасте он не знал ни одного слова ни по-русски, ни по-белорусски. Он говорил только на идише, что было типично для евреев, живших тогда в штетлах. С самого начала Жаботинский был уникальным. Уникальным в своем происхождении. Его уникальность явилась результатом того, что он вырос в городе, в городе Одесса. Для евреев того времени вырасти в большом культурном городе и вырасти в Одессе было синонимами. Одесса была единственным большим городом с высоким уровнем культурной жизни, в котором евреям позволяли жить. Как вы знаете, российские евреи могли жить только на территории черты оседлости. Москва и Санкт-Петербург были за пределами черты оседлости. Они были закрыты для практически всех евреев, кроме нескольких очень богатых человек, которые могли купить себе право жить в этих городах, но Одессой дело обстояло совсем иначе. Одесса была новым городом, который был основан в конце 18-го века. Вначале царская власть была заинтересована в росте населения и в развитии в Одессе купеческого сословия, и поэтому евреям и представителям других национальностей было разрешено жить в ней. Одесса была уникальна не потому, что в ней был большой процент еврейского населения, и не потому, что любой еврей мог при желании поселиться там. Одесса была уникальна, поскольку в то время она, по сути, не была русским городом. В отличие от еврейских местечек, штетлов, в которых меньшинство было еврейским, а большинство – русским, украинским, белорусским, в Одессе были только меньшинства: евреи, греки, турки, поляки, армяне, азербайджанцы, а также русские и украинцы. На самом деле, большинство во времена Жаботинского в Одессе составляли евреи – около 30% населения. Тогда все эти национальности, казалось бы, хорошо уживались друг с другом, гораздо более гармонично, чем спустя некоторое время. Для живущих в ней евреев Одесса была уникальна и по другой причине. Еврейское население в ней было достаточно новым, все евреи приехали туда из разных мест черты оседлости, поэтому они были менее традиционны, чем большинство евреев того времени, они гораздо меньше подчинялись контролю со стороны раввинов и были гораздо современнее, чем остальные евреи, жившие на территории Российской Империи. Также Одесса была портовым городом, славным своими вольными нравами. Среди не живущих в ней евреев она славилась своей греховностью. девятнадцатом веке популярным было следующее высказывание: «Zibn mayl fun Odes brent der fayer fun gehenem» – огонь ада горит в семи милях от Одессы. Сам Жаботинский в своих мемуарах называет Одессу городом воров. Я думаю, что он имел в виду не только то, что в Одессе, чтобы не быть обманутым, надо было быть постоянно настороже и самому немного обманывать и хитрить. Одесса была городом, который своим очарованием и живостью крал, стирал все предыдущие привязанности и любови. Жаботинский тепло вспоминал свое детство в Одессе. Одним из главных отличий между воспоминаниями и романами Жаботинского и воспоминаниями и романами большинства восточноевропейских еврейских писателей того же времени, является то, что Жаботинский описывает счастливое детство. Вы не найдете таких воспоминаний в работах еврейских писателей, живших в штетлах. Вот что он пишет в своих воспоминаниях: «У меня есть друзья и знакомые, росшие в различных местах. Я часто слышал их рассказы об отрочестве и чувствовал (и тут я говорю только о еврейских друзьях), что они росли в тяжелой, горько-соленой атмосфере мрачности еврейской трагедии… Возможно, еврейское общество в тех местах было более «еврейским», получившим лучшее еврейское образование. Мне всегда казалось, что в психике этих евреев с самого детства отразилось то, что они жили в более суровом климате, под серым небом – всегда в состоянии войны. Я признаю, что, возможно, это было лучшим учебным полигоном для еврейского существования; личности, порожденные такой атмосферой, были более глубокими, возможно, лучше настроенными на этот мир. Одесса никогда не отличалась глубиной – но именно поэтому она никогда не сверлила душу. У нее не было своих традиций, и она не боялась ничего нового. Это делало нас, евреев, более темпераментными и менее амбициозными; более циничными, но не столь ожесточенными». Отец Жаботинского, крупный коммерсант, торговец зерна, экспортировавший из Одессы украинское зерно и хлеб, умер, когда Жаботинский был совсем маленьким. Его мать также происходила из еврейской купеческой семьи. Сам Жаботинский, в теле которого, как мне иногда кажется, не было ни одной религиозной косточки, как-то похвастался тем, что если посмотреть на десять поколений назад, то ни стороны матери, ни со стороны отца не найдется ни одного раввина. И все же одним из величайших мифов сионистской истории, одним из мифов, в которые поверили многие из хороших историков сионизма, является то, что Жаботинский происходит из ассимилированной семьи. Жаботинский рос в традиционной еврейской семье, в доме соблюдался кашрут, скорее благодаря маме, чем папе. Хотя дома говорили по-русски, Жаботинский пишет, что его мама всю жизнь говорила по-русски со страшным идишским акцентом. Правда то, что Жаботинский ходил в русские школы, и у него были русские друзья, и это очень важно. Но нужно помнить, что для него самого школа была не так важна. В своих воспоминаниях, написанных в Париже в 1930-ых гг., он говорит: «Тут, во Франции, и ранее, когда я жил в Англии, я видел детей, которые любят школу, но, по правде говоря, я понимаю их так же, как слепой понимает, как выглядит солнце. По сегодняшний день один из моих инстинктов (и в этом, наверное, не готов признаться ни один отец, кроме меня), — это ненавидеть хороших учеников, тех, кто всегда выполняет домашние задания». При этом Жаботинский учил иврит, его мама наняла для него частного учителя иврита, которым стал живший в Одессе Иегошуа Равницкий, издавший вместе с Бяликом «Сефер ха-Агада». Жаботинский, который, возможно, никогда не делал домашней работы, выучил иврит настолько хорошо, что к возрасту 15-16 лет он уже переводил русские стихи на иврит. Ассимилированный еврей, еврейский мальчик, растущий в ассимилированной семье, не подходит под это описание. Это – классическое описание типа евреев, которые редко встречались в Восточной Европе во времена Жаботинского. Таких евреев было легко встретить в Западной Европе и еще легче встретить сегодня. Под это описание подходят некоторые из вас, и точно подхожу я – мальчик, росший в Нью-Йорке. Это – описание человека, с детства обладающего двойным самосознанием. В данном случае – русским и еврейским самосознанием. И я думаю, что легенда о том, что Жаботинский рос в ассимилированной среде, в основном, возникла оттого, что восточноевропейские сионисты и восточноевропейские историки сионизма не привыкли видеть людей, которые ощущали бы себя и евреями и русскими. Такие люди, как Вейцман, Бен-Гурион, все, родившиеся в штетлах евреи, ощущали себя исключительно евреями, они совсем не чувствовали себя русскими. И я думаю, именно это заставило их считать Жаботинского ассимилированным евреем, хотя он не был таковым. В некотором смысле, можно сказать, что Жаботинский был западноевропейским типом сиониста, выросшим в Восточной Европе. Мало того, что он обладал двойным самосознанием. Он с юности был человеком западной культуры, обладал западными манерами, привычками, воспитанием. Он любил хорошо одеваться, вкусно поесть, он любил ходить в кафе и рестораны, в театр, в оперу. Ко всему этому он привык в Одессе в то время, как Бен-Гурион и Вейцман всю свою юность мечтали выбраться из местечка. Все это вызывало антагонизм по отношению к Жаботинскому со стороны некоторых восточноевропейских евреев и почитание со стороны других. В этом отношении он был довольно похож на Герцля. И можно сказать, что для многих евреев он практически выполнял роль Моисея. Он, в отличие от Бен-Гуриона или Вейцмана (я просто привожу их имена, как пример) не был сионистом по причине безвыходности, сионизм не был для него единственным способом прожить жизнь, оставаясь современным евреем. У Жаботинского, как и у Герцля, был выбор. Вместо выбранного им сионизма он мог пойти совсем иным путем. Именно поэтому многие евреи так уважали его: они чувствовали по отношению к нему, что вот появился человек, который не был вынужден посвящать себя нам. Вот человек, который мог бы пойти своим путем и быть очень успешным. Он принял решение обратиться к нам, восточноевропейским евреям, и посвятить нам свое время и труд. В нем была некоторая самоотверженность. Жаботинский, и правда, мог добиться блестящего будущего за пределами еврейского мира. Как я уже говорил, он начал писать и переводить еще в гимназии, в возрасте 16-ти лет опубликовал первую колонку в одесской газете, и, я зайду вперед, когда ему исполнилось 19 или 20 лет, ему предсказывали, что он станет прекрасным писателем, русским писателем. Но, возможно, он не был очень заинтересован в прекрасном будущем за пределами еврейского мира. Потому что, к примеру, возрасте 17-ти лет, за месяц до окончания гимназии (а в те времена евреям было сложно даже поступить в гимназию), к ужасу своей матери, он бросает школу, убеждает газету «Одесский листок» взять его корреспондентом в Рим и уезжает в Италию. В то время многие русские студенты-евреи, молодые люди, уезжали учиться в Европу. Это было очень принято, поскольку большинство российских евреев не могли поступить в российские университеты. Но то, что делает Жаботинский очень интересно. Он не едет ни в один из тех западноевропейских городов, куда, как правило, уезжали молодые российские евреи. В некоторых местах в Европе были целые колонии российских еврейских студентов, особенно в Швейцарии и в Германии – в Берлине, в Женеве, в Берне. Жаботинский едет туда, где нет ни одного российского еврея, а именно в Рим, где вообще было мало евреев. Он поступает на юридический факультет, как-то его принимают, несмотря на отсутствие школьного аттестата. Но он не относится к учебе слишком серьезно. Он живет три года в Риме студенческой жизнью, периодически пишет статьи в «Одесский листок», за что ему платят, и благодаря этому он в состоянии обеспечивать себя. Но он живет студенческой жизнью – кутит, поздно ложится спать, засиживается в кафе, напивается, флиртует, крутит романы. У него есть чудеснейшие истории об этом периоде. У Жаботинского были прекрасные способности к языкам. Будучи уже взрослым человеком, он мог свободно говорить с публикой на семи или восьми языках – на русском, на идише, на французском, немецком, итальянском, польском и я забыл на каком еще. Судя по его воспоминаниям, проведя в Италии совсем немного времени, он мог так хорошо говорить по-итальянски, что сами итальянцы не принимали его за иностранца. Римляне думали, что он приехал из Милана, миланцы думали, что он – из Сицилии, а сицилийцы считали, что он родом из Венеции. Позже Жаботинский скажет, что его настоящей духовной родиной является нe Россия и не еврейский мир, а Италия, и это высказывание, я думаю, нужно принимать всерьез. Я думаю, что итальянское общество с его изяществом, терпимостью к чужим, чувством юмора, эстетической утонченностью, анархичным индивидуализмом, любовью к жизни и беззаботностью, с его кодами чести и товарищества, было для него моделью того, как, по другую сторону моря, могло бы развиваться другое средиземноморское общество, а именно будущее еврейское государство в Палестине. В возрасте 21 года Жаботинский возвращается в Одессу. Он находит работу в газете «Одесские новости», куда он пишет невероятно популярные среди русского населения регулярные колонки и фельетоны на злободневные темы. Он пишет несколько пьес для одесского театра. Однако Одесса, в которую он вернулся, отличалась от той Одессы, из которой он уезжал в Италию. В течение 1902-го года по южной России стали распространятся слухи о неминуемых погромах, и тогда Жаботинский участвует в организации первого нелегального еврейского отряда самообороны, целью которого было защищать еврейские кварталы от ожидаемых погромов. Однако Одесса не была охвачена погромами. Самый сильный удар принял на себя Кишинев, где было убито около 50 человек, сотни были ранены, около 1000 еврейских домов было разграблено. Жаботинский, которого царские власти на несколько месяц посадили в тюрьму за участие в этом отряде самообороны, оказался вовлечен в деятельность еврейских организаций, и этому делу он будет предан на протяжении всей своей жизни. Я думаю, что изначально его участие в отряде самообороны не было продиктовано сионистской идеологией, которая, к тому времени, еще не сформировалась в нем. Скорее, это было дело личной чести, вопросом собственного достоинства как еврея. Интересно, что Бен-Гурион, у которого были очень сложные отношения с Жаботинским, на грани любви и ненависти, говорил про него: «Жаботинский был единственным евреем из всех, кого я знал, в котором не было ни капли страха перед неевреями». Я думаю, что сионизм пришел вскоре после этих погромов. Жаботиский очень быстро понял, и это видно из прочитанного вам отрывка из его романа «Пятеро», написанного через много лет после этих событий, что то, что он увидел в Одессе – это не просто погром, а распад социальной структуры, которая существовала в годы его юношества. И я думаю, что ему стало очевидно, что отныне евреям не стоит ожидать от российского общества защиты, заботы. Теперь евреи должны заботиться сами о себе. А забота о себе, в первую очередь, означала создание государства, в котором евреи будут составлять большинство и смогут сами управлять собственной судьбой и не будут подчиняться контролю со стороны других. И если Герцля подтолкнуло к возможному сионизму дело Дрейфуса, то для Жаботинского таким событием стал кишиневский погром. С этого времени он посвящает себя сионистской деятельности. В 1903 г. он посещает шестой сионистский конгресс в качестве российского делегата и встречается с самим Герцлем, который производит на него сильнейшее впечатление. В 1906 г. он играл важную роль на 3-ем всероссийском съезде сионистов в Хельсинках. Там он настаивал на том, что сионизм — это не только движение за иммиграцию в Палестину, но и культурное, образовательное и политическое движение для евреев диаспоры. В 1907 г. сионистские круги выставили его кандидатуру на выборы в Думу, но его не избрали. В 1910-ом году он становится главным редактором газеты “Le jeune Turc”, очень популярной сионистской газеты на французском языке, издаваемой в Стамбуле. И опыт, полученный Жаботинским в Стамбуле (он там жил около года), убедил его в том (и этим он также отличается от многих сионистов, от Герцля, который всегда возлагал высокие надежды на Турцию), что евреям не стоит ожидать от Турции ничего хорошего, что Турцию вскоре ждет упадок, и сионистам следует искать поддержку у других государств. Как вы знаете, Палестина до Первой Мировой Войны была подконтрольна Турции. И когда разразилась Первая Мировая Война, главными соперниками на ближневосточном фронте были Англия и Турция. Англичане были в Египте, турки – в Палестине, и между ними происходила открытая борьба. В 1914 г., после начала войны, Жаботинский, в качестве корреспондента, поехал в Северную Африку, оттуда он писал свои статьи. Так он добрался до Египта, где формировались части британской армии для последнего нападения на территорию Палестины. В Египте Жаботинский познакомился с несколькими молодыми палестинскими евреями, которых турки после начала войны выслали в Египет. Одним из них был российский еврей по имени Йосеф Трумпельдор, чье имя, возможно, знакомо некоторым из вас. Трумпельдор был российским офицером, награжденный медалями за отвагу, проявленную в русско-японской войне 1905 г. Он был одним из первых халуцим (пионеров), уехавших в Палестину. И Трумпельдор с Жаботинским с еще несколькими евреями задумали создание еврейской армии, так называемого «еврейского легиона», который бы сражался на стороне Англии за отвоевание Палестины у турок. Жаботинский считал это великолепной идеей. Для него это было способом создания еврейской боевой силы, которая понадобиться будущему еврейскому государству, способом научить евреев обращаться с оружием. Это было способом убедить мир в том, что евреи борются за свое будущее в Палестине, а не ждут, что другие сделают это за них, и, следовательно, что они заслужили свое государство на этой территории. Он также думал, что так можно убедить англичан в том, что евреи являются надежным политическим и военным союзником, на которого англичане смогут положиться в будущем. Как и у Герцля, перед которым Жаботинский преклонялся, у Жаботинского было пристрастие, может быть слабость, то, что французы называют «le grand geste». Он, как и Герцль, считал политику неким видом театра, в котором нужно завоевывать внимание и сочувствие публики и удерживать его. И, подобно Герцлю, его деятельность напоминала театр одного актера; у него не хватало терпения дожидаться поддержки других политиков, он был излишне пылким, он все время спешил. Зачастую он действовал в одиночку и не обращал внимания на то, есть ли у него последователи. В данном случае — он поехал в Лондон и сначала один начал кампанию за создание еврейского легиона. Он столкнулся с сильнейшим противостоянием не только со стороны евреев-несионистов, но и со стороны сионистов. Евреи-несионисты в Англии состоялили две группы, и обе противостояли Жаботинскому. Одной группой были богатые английские евреи, которые жили в Англии на протяжении многих поколений, и они не хотели иметь ничего общего с еврейским национализмом или сепаратизмом. Были также бедные еврейские иммигранты, которые не должны были служить в британской армии, поскольку они еще не были гражданами Англии, и боялись, что их призовут в еврейский легион Жаботинского, если его создадут. Однако противостояли этой идее и многие евреи-сионисты. Многие из них небезосновательно думали, что Жаботинский, принимая сторону англичан, опрометчиво ставит под опасность евреев, живших в Палестине под правлением турков. Другие сионисты, в основном левые, считали, что принимать сторону колониалистов является этической ошибкой. Были также сионисты, которые считали, что сионизм не должен иметь ничего общего с армиями, милитаризмом, поскольку это не свойственно евреям, и евреи должны избегать таких путей. Но Жаботинский упрямо добивался своего. Он провел три годы войны, бегая от одного британского политика к другому, от одного еврейского союзника к другому, от одной газеты к другой газете. Он практически полностью посвятил себя воплощению этой идеи о еврейском легионе. Одним из его немногих союзников-евреев был Хаим Вейцман, который в то время жил в Англии. Может быть, кто-то из вас знает, что Вейцман был химиком и внес большой вклад в развитие оружия для английской армии. Вейцман симпатизировал Жаботинскому, позднее они станут заклятыми врагами, но в то время он ему симпатизировал. Когда Жаботинский находился в Лондоне, он жил в доме Вейцмана. И к концу войны, несмотря на все трудности, Жаботинский получил от англичан согласие на формирование еврейского легиона. Весной 1918 г. в Англии и США было сформировано три еврейских легиона, которые отправились в Палестину сражаться на стороне британской армии. Жаботинский поступил в один из легионов в должности лейтенанта, стал свидетелем сражений в Палестине, не самый жестоких. С военной точки зрения еврейский легион внес очень скромный вклад в военный успех Англии в Палестине. Но как Жаботинский и думал, идея еврейского легиона захватила воображение людей по всему миру. Легион оказался очень удачным шагом с точки зрения пропаганды. Англичане, конечно же, завоевали Палестину и вскоре расформировали еврейский легион. Жаботинский был очень против расформирования и старался противостоять этому. Для него важность еврейского легиона состояла не в его действиях во время войны, а в действиях, которые, как он надеялся, легион предпримет после войны. Жаботинский надеялся, что легион предпримет несколько шагов. Во-первых, что легион станет постоянным еврейским гарнизоном в Палестине, который станет защищать местных евреев от нападений со стороны арабов. Но он также надеялся, что еврейский легион станет ядром будущей еврейской армии, которой, как он был убежден уже в 1920 г., придется сражаться за Палестину против арабов. Жаботинский был первым политиком–сионистом, который уже в начале 1920-ых гг. публично говорил о том, что британский мандат в Палестине закончится войной между арабами и евреями. Важно понимать, что он делал такие заявления не потому, что ненавидел арабов. Наоборот, мне кажется, что Жаботинский гораздо лучше понимал и уважал палестинских арабов, чем кто-либо из сионистов. И поскольку он уважал их, он понимал, что они будут бороться за свою страну и что они не отдадут ее евреям только потому, что те считают, что заслужили ее. В те годы среди сионистов было распространено мнение, что сионизм принесет пользу арабам, что он принесет арабам экономическое процветание, западную культуру, зрелость, что они из чувства благодарности отдадут евреям государство, в котором сами станут меньшинством. Жаботинский совершенно верно считал, что это абсурдно и наивно, он понимал, что думать, что арабы отдадут свое государство евреям только лишь потому, что евреи любезны с ними, просто смешно, и что такая позиция порождает в евреях опасные иллюзии, за которые те потом дорого поплатятся. Жаботинский также считал наивным полагать, что англичане когда-либо выполнят декларацию Бальфура и помогут евреям создать еврейское государство, если евреи не будут оказывать на них постоянное давление. Жаботинский окончательно убедился в том, что англичане без постоянного давления со стороны евреев в конце концов предадут последних, после событий 1921 г., когда во время выступлений арабов против евреев, британская армия вначале просто осталась в стороне и позволила арабам убить десятки евреев. Более того, англичане арестовывали тех евреев, которые пытались обороняться. Жаботинский стал одним из лидеров самообороны, за что англичане арестовали и посадили его в тюрьму за попытку защитить еврейские кварталы от арабских погромщиков. Жаботинский в самом начале своей деятельности призывал еврейский мир к формированию некого всемирного воинствующего отношения, которое сионистское руководство того времени не было готово принять. И постепенно между Жаботинским и сионистским руководством, к которому он принадлежал вплоть до этого времени, стала намечаться серьезная трещина. Тогда же произошло еще одно событие, практически забытое сегодня, но которое еще сильнее заострило отношения между Жаботинским и остальными лидерами сионизма. Это было так называемое дело Петлюры. Многие из вас, наверное, знают, во время гражданской войны в России в 1917-1921 гг. Белая армия совершала в Украине жесточайшие погромы, в которых были убиты десятки тысяч евреев. Жаботинский один, не советуясь и не заручившись поддержкой со стороны других лидеров сионизма, что типично для него, отправился в Европу. Петлюра тогда возглавлял Белую армию, он был ее генералом. Жаботинский начал вести переговоры с представителями режима Петлюры, антисемитского режима Петлюры, о создании еврейских полицейских отрядов, которые смогут заходить на территории, отвоеванные Белой армией у Красной, чтобы защищать живших там евреев. Это не только охладило отношения между Жаботинским и большевиками, но и привело к охлаждению отношений между ним и левыми сионистами. Жаботинского, в некоторой степени оправданно, называли коллаборационистом с антисемитами, коллаборационистом с… — фашизма тогда не существовало — коллаборационистом с правыми антисемитами. В результате, ничего из этого не вышло, отчасти, возможно, потому, что Петлюра не воспринимал Жаботинского всерьез, а отчасти оттого, что Белая армии Петлюры, которая тогда находилась в Польше, вскоре потерпела поражение, и гражданская война в России завершилась. Вся эта история была очень типична для Жаботинского – его театральность, импульсивность, его нетерпеливость в стремлении творить великие дела, его мечта о том, что евреи начнут сами за себя нести ответственность, он действовал, даже если это означало попадание в невероятные ситуации и общение с очень неприятными персонажами. Он был готов идти вперед. Экономически у Жаботинского наметились правые убеждения. В молодости он был социалистом. Но не потому, что он подробно обдумал этот вопрос, а потому, что все молодые интеллектуалы того времени были социалистами, и он также относил себя к ним. Мне кажется, что отчасти став свидетелем большевистской революции и событий в России, а отчасти увидев, как левые сионисты пытаются построить на территории Палестины социалистическую экономику, в 1920-ые он стал все чаще стал приходить к антисоциалистическим взглядам. В первую очередь, он неустанно настаивал на том, что социализм противоречит истинной гениальной природе евреев. Еврейский народ, по убеждению Жаботинского, — это народ торговцев, торговля — это то, в чем они хороши и чем они занимались веками. Попытка повернуть эту реку вспять, как это пытались сделать левые сионисты, попытка превратить торговцев в пролетариат, казалась Жаботинскому бессмысленной. Он также чувствовал, что левые сионисты, которые к тому времени организовали Хистадрут и во многом начинали контролировать еврейскую экономику в Палестине, душат экономическое развитие евреев в Палестине, что из-за них экономический потенциал Палестины, который мог бы привлекать евреев, не получает нужного развития. Он также, в какой-то степени верно, чувствовал, что левые сионисты, контролировавшие экономику и политику Палестины, использовали свою власть для манипуляции еврейской иммиграцией в Палестину. Они, по мере возможности, потворствовали тому, что англичане давали разрешение на въезд представителям левых молодежных движений, тем, кто ехал в кибуцы и мошавы, тем, кто собирался развивать левые проекты, и были менее дружелюбны в иммиграционной политике по отношению к более буржуазным евреям. Теперь Жаботинский противостоял лидерам сионистов, к которым он сам ранее относился. Для распространения своих взглядов он в 1925 г. создает политическую партию, партию ревизионистов. Мне кажется, что позднее Жаботинский пожалел о том, что назвал свою политику ревизионизмом, поскольку это название очень громоздко. Под ревизионизмом он понимал ревизию, пересмотр сионизма, как он сам формулировал – возвращение к основам, заложенным Герцлем. Всемирный штаб партии ревизионистов находился в Париже, где Жаботинский и поселился в середине 1920-ых гг. Сложно уследить за деятельностью Жаботинского – это подобно попытке уследить за движением круговорота. В его письмах можно прочесть, что каждый день он бегает со встречи на встречу, встречается с разными политиками, ездит из города в город, пишет письма, десятки писем каждый день на семи или восьми различных языках, переписывается с сотнями людей, что-то организовывает. Сегодня он в Польше, через неделю он в Чехословакии, через месяц он в Литве и Латвии, затем он едет в Южную Африку, чтобы пообщаться с местными евреями, потом он пересекает океан и едет в Америку... Все это время он пишет статьи и публикует их в различных изданиях на русском, на идише и на иврите. Он также пишет рассказы, он написал два замечательных романа и непонятно, когда этот человек спит. Большинство его последователей жило в Восточной Европе, особенно в Польше, там партия ревизионистов была особенно сильна. К тому времени в Польше было несколько миллионов евреев, добавьте к этому евреев Литвы и Латвии. К 1930-ым гг. они находились в отчаянном положении. И Жаботинский как никто другой боролся за то, чтобы открыть врата Палестины всем евреям, не только пионерам, халуцим, а и обычным, простым евреям, буржуа, среднему или низшему классу, которые не желали быть героями, пионерами, а просто искали пути бежать от польского антисемитизма, бедности и ухудшающихся условий. Надежда Жаботинского на польских, восточноевропейских евреев стала еще сильнее после 1930 г., когда он сделал в Палестине несколько очень антибританских выступлений, в результате чего британское правительство запретило ему когда-либо возвращаться в Палестину. Он был объявлен персоной нон-грата, и отныне въезд в Палестину для него был закрыт. Теперь он был отрезан от Палестины и повернулся к Восточной Европе в попытке найти поддержку и политических союзников. Понятно, что к этому времени в Восточную Европу уже не входили территории, принадлежавшие Советскому Союзу, поскольку в него практически невозможно въехать, а тем более невозможно говорить с местными евреями о сионизме. В конце 1920-ых гг. Жаботинские делает еще одну вещь. Он основывает собственное молодежное движение. В то время в Восточной Европе у каждой сионистской партии, религиозной партии, левой сионистской партии были свои молодежные движения, целью которых было воспитание будущих пионеров Палестины. Если я не ошибаюсь, в 1928 г. Жаботинский основывает свое правое молодежное движение под названием «Бейтар», что является сокращением от «Брит Трумпельдор» — Союз Трумпельдора — в честь своего старого друга Йосефа Трумпельдора, русского военного героя, который погиб в Палестине в 1921-ом, защищая от нападения арабов маленький киббуц Тель-Хай в Галилее. Во многом Бейтар был похож на другие сионистские молодежные организации. У него были две главные особенности: первое, молодежь не готовили к сельскохозяйственному будущему, а ожидали от них того, что они станут политическими активистами, жителями городов Палестины. Второе отличие: Жаботинский хотел, чтобы Бейтар ставил упор на военное образование, и считал Бейтар практически военной организацией с военной иерархией, в которой огромное значение уделялось послушанию и дисциплине. В 1934 г. он писал в одном эссе (и мне кажется, что эти слова шокируют читателя даже сегодня): «Наша цель – превратить Бейтар во всемирный организм, который по одному приказу от центрального командования сможет выполнять синхронные действия силами десятков тысяч бойцов, расположенных в различных городах и странах. Наши оппоненты утверждают, что это несовместимо с человеческим достоинством, что это превращает людей в машину. Я предлагаю не стыдиться, а гордо ответить: ‘Да, мы машины’.» Завтра вечером я еще вернусь к этим словам, но именно благодаря Бейтару с его коричневыми строевыми рубашками и маршами, Жаботинского и ревизионистов стали называть фашистами. На протяжении 1930-ых гг. левые упорно навешивали на них этот ярлык. Одним из эпитетов, который заработал в эти годы Жаботинский, был «Владимир Гитлер», и это было не худшим из его прозвищ. Он в ответ называл Бен-Гуриона «Сталиным сионизма», а Гистадрут – «тель-авивским Кремлем». Отношения между ревизионистами и левыми сионистами постоянно ухудшались и достигли своей низшей точки в 1933 г. – тогда в Палестине был убит лидер левых сионистов Хаим Арлозоров. Арлозоров был убит на тель-авивском пляже во время прогулки со своей женой. Британские власти арестовали двух членов партии ревизионистов по подозрению в убийстве Арлозорова. Британский суд сначала вынес им обвинение, а после апелляции оправдал их. Сегодня практически ясно то, что они были невиновны. Но левые сионисты продолжали заявлять, что эти два человека убили Арлозорова по приказу Жаботинского и партии ревизионистов. На протяжении 1933-1934 гг. на улицах Палестины, как и на улицах Европы, например, Польши, между ревизионистами и левыми сионистами происходили настоящие стычки по этому вопросу. Изначально Жаботинский надеялся взять под свой контроль управление мировой сионистской организации. Но несмотря на то, что ревизионисты продолжали набирать силу и, например, в 1931 г. за них проголосовало вдвое больше человек, они все еще составляли 16% от всех делегатов Сионистского конгресса. И тогда Жаботиский решил полностью вывести ревизионистов из всемирной сионистской организации и основать свою собственную ревизионистскую сионистскую организацию, которая будет действовать абсолютно независимо. Многие из его союзников – ревизионистов были против такого решения. Они не хотели полностью терять влияние на остальной сионистский мир, они не хотели сжигать мосты и пытались убедить Жаботинского не воплощать этот план в жизнь. И вот как-то в 1933 г., в Париже, Жаботинский объявляет о роспуске центрального комитета партии ревизионистов, о том, что отныне он один руководит партией, которую он полностью выводит из-под контроля всемирной сионистской организации. Что он и осуществил. Возможно, он заручился поддержкой большего числа высшего эшелона ревизионистов, но его действия обидели многих из его друзей, они назвали это путчем. И все это произошло ровно через месяц после гитлеровского путча в Веймарской республике в январе 1933 г. Эти два события сильно повлияли на имидж Жаботинского, которого во многих кругах считали лидером фашистского типа. В последние годы своей жизни Жаботинский был охвачен отчаянием. И хотя он, как и никто в то время, не мог предсказать убийственного сумасшествия Холокоста, более того, он считал, что Вторая Мировая Война не разразится, он, как никто из сионистов того времени, костьми чувствовал, что евреев Европы ждет катастрофа. Он не предвидел газовых камер или концентрационных лагерей. Однако он предвидел усиление политического преследования евреев, государственный антисемитизм, экономическое обнищание и возвращение в гетто, которое вернет евреям Европы средневековый статус. Он все сильнее убеждался в том, что только массовая эвакуация польских, литовских, латышских, румынских евреев и евреев из других стран, возможно, могла помочь им избежать страшной судьбы. Он все сильнее и сильнее переживал по поводу того, что ему не удавалось донести это до остальных лидеров сионизма. И снова, эти переживания и его нетерпение приводят к тому, что он действует в одиночку. В 1936, 1937 и 1938 гг. он ведет переговоры с антисемитскими правительствами Польши, Литвы и других стран. От имени партии ревизионистов он говорит им следующее: «Я знаю, что вы хотите избавиться от своих евреев. Мы тоже хотим, чтобы вы избавились от своих евреев. Единственное, куда вы можете их деть, — это Палестина. Вы должны оказать давление на британские власти, чтобы ворота Палестины открылись для евреев. Если вы это сделаете, мы позаботимся о том, чтобы евреи захотели войти в эти ворота.» И снова левые сионисты беспощадно нападали на него за открытое сотрудничество с антисемитами и фашистами, а он говорил в свою защиту, что глупые идеологические принципы мешают спасению евреев. В то же самое время в Палестине от «Хаганы» отделилась правая фракция, из которой сформировался «Иргун цваи леуми» (Национальная военная организация), известная также как «Иргун», или «Эцель». Они начали действовать, в некоторой степени, «под знаменем» ревизионистов. Их задачей было отвечать еврейским террором на арабский террор. Жаботинский не совсем одобрял эти действия, но контролировать он их не мог, въезд в Палестину ему был запрещен. Он не хотел и публично осуждать их. Еще хуже для него было то, что, когда в 1939 г. разразилась Вторая мировая война, он оказался отрезан от служившей ему основой Восточной Европы, которая теперь была охвачена войной и была под контролем отчасти Германии, а отчасти СССР. Он был генералом, потерявшим все свои армии. В 1940-ом году он предпринимает еще одну, последнюю попытку, последний свой невероятный театральный, драматический жест: он едет в США в надежде убедить американское правительство в помощи создания международной еврейской армии, которая бы рука об руку с армиями союзников сражалась против нацистов. В 1940 г. он умирает от сердечного приступа в летнем лагере Бейтара, недалеко от Нью-Йорка. Несколько слов, чтобы подытожить сегодняшнюю лекцию. Жаботинский был человеком парадоксов и загадок. Мне кажется, что его недопонимали как его последователи, так и его оппоненты и враги. Левые израильские партии и активисты по сегодняшний день видят в нем квази-фашиста, отчаянного демагога, безнадежно нереалистичного мыслителя, крайнего националиста и территориального максималиста. Однако и израильские правые, Ликуд и другие, превратили его в карикатуру на самого себя. По сегодняшний день на каждом съезде Ликуда на сцене висит огромный портрет Жаботинского. Для них Жаботинский стал архетипом националиста и территориального максималиста. Исчез Жаботинский – прекрасный писатель, исчез Жаботинский, свято веривший в права человека, неустанно настаивавший на том, что в еврейском государстве арабы получат абсолютно равные права, он был жарким противником идеи переселения арабов с территории Палестины против их воли. Забыт Жаботинский – светский еврей, который боялся и не доверял религии и религиозным постулатам. Мне кажется, что сильнейшим и, возможно, самым трагичным парадоксом в жизни Жаботинского является то, что, несмотря на правильность его видения, несмотря на то, что практически все, что он предсказывал, сбылось, он постоянно в своей жизни терпел неудачи. Он был прав, с самого начала думая, что только беспрестанное давление мирового сообщества и палестинского еврейства заставит британцев выполнить свои обязательства по декларации Бальфура, в особенности в отношении того, что касается иммиграции евреев в Палестину. Он был прав, думая, что мирный переход Палестины под управление евреев невозможен и что в конце концов еврейское государство может быть создано только благодаря военной мощи евреев. Он был прав, настаивая на том, что социализм – неэффективная экономическая система, которая будет замедлять еврейское экономическое развитие в Палестине, и что это будет удерживать многих евреев от иммиграции в Палестину и не даст им с пользой использовать свои экономические таланты. Он был прав, чувствуя, что европейское еврейство стоит на грани катастрофы, что время тикает не в пользу сионистов и что рассматривать сионизм как эксперимент по строительству нации руками еврейской элиты, а не как спасательную лодку для всех евреев Европы, означает обрекать их на страшное будущее. При этом, его ощущения, его предвидение будущего мало повлияли на изменение истории сионизма, в которой он и его последователи навсегда остались меньшинством. Что приводит нас к одной из многих загадок, связанных с Жаботинским. Этот человек, пожертвовавший блестящей карьерой писателя и посвятивший себя политике сионизма (он однажды сказал, что у него в голове дюжина романов, которые он никогда не напишет), не был удачливым политиком, в отличие от своих соперников. Он сказал однажды, что ему проще произнести речь перед толпой в тысячи человек, чем в закрытой комнате вести переговоры с другим политиком. На самом деле, он не был хорошим переговорщиком или политиком. С его жизнью связаны и другие загадки и парадоксы. Человек, посвятивший свою жизнь еврейскому народу, несколько раз отмечал, что ему не очень нравился этот народ. Вот еще одна странность: Жаботинский страстно любил иврит. Он боролся за то, чтобы в еврейских школах в Восточной Европе преподавали на иврите. Он хотел, чтобы все еврейское преподавание в Восточной Европе происходило на иврите. Он безуспешно настаивал на том, чтобы все члены Бейтара везде, в Польше, в Литве, говорили друг с другом только на иврите. При этом этот человек попытался в одиночку провести кампанию, направленную на то, чтобы полностью заменить ивритский алфавит латиницей. Жаботинский очень хорошо владел письменным ивритом, но так, на латинице, он писал другим длинные письма и кажется, что он совсем не осознавал, что тем самым он полностью разрушает дух иврита. Если хотите, вот еще один парадокс. По сравнению со всеми лидерами сионизма, Жаботинский был самым настоящим европейским либералом. Из всех политических систем он более всего восхищался либеральной демократией, парламентской демократией Великобритании. Он безмерно презирал фашистский режим Италии, не говоря уж о Германии. Тот же самый человек создает политическое движение и молодежное движение, которые, не совсем неоправданно, обвинялись в фашистских тенденциях. Человек, который от природы был анархистом, для которого наисчастливейшие воспоминания о детстве – это как он убегал из школы и подделывал подписи своих родителей на объяснительных записках, в которых говорилось, что он был у врача, этот самый человек развивает философию сионизма, которая призывает к совершенной субординации индивидуума коллективному, или как он сам напишет, что еще страшнее, «машине еврейской нации». Этот человек был ярым поборникам равенства, как он сам говорил, фанатом равенства между людьми. Более того, во Франции он настаивал на том, чтобы к детям обращаться на «вы», а не на «ты», потому что он считал, что «ты» звучит слишком покровительственно, и что дети должны чувствовать себя равными взрослым. Этот самый человек становится лидером политического движения, в котором вокруг него, единственного из всех сионистских лидеров, развился настоящий культ личности. Мне кажется, что у всех этих загадок и парадоксов есть общий знаменатель. Перед нами описание человека, который стал тем, чем он стал, поскольку, казалось бы, он действовал против своих инстинктов. А точнее, его сильнейшим инстинктом было подавить все остальные инстинкты во имя одной высшей цели. Такой человек не может не восхищать, и мне кажется, что понять личность Жаботинского – это потрясающе интересная задача. И для раскрытия загадки этого человека у нас есть невероятная подсказка. Как я уже говорил, он был не только великолепной политической фигурой, он был также великолепным писателем, автором художественных и нехудожественных произведений. И я думаю, что его художественные произведения лучше всего могут помочь нам понять его, поскольку, как это часто бывает, писателям, которым трудно напрямую говорить о себе правду, гораздо проще говорить о себе, прячась за чужие маски. Спасибо!

Руководители

Ссылки

Эта страница в последний раз была отредактирована 5 ноября 2023 в 13:26.
Как только страница обновилась в Википедии она обновляется в Вики 2.
Обычно почти сразу, изредка в течении часа.
Основа этой страницы находится в Википедии. Текст доступен по лицензии CC BY-SA 3.0 Unported License. Нетекстовые медиаданные доступны под собственными лицензиями. Wikipedia® — зарегистрированный товарный знак организации Wikimedia Foundation, Inc. WIKI 2 является независимой компанией и не аффилирована с Фондом Викимедиа (Wikimedia Foundation).